Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только поняв, что его никто не преследует, он остановился, чтобы перевести дух и оглядеться, куда его занесло. Город заполняли липкие осенние сумерки. По извечной своей привычке обыватели запирали ставни и ворота, спускали с цепей собак. Вокруг редких уличных фонарей кружились рыхлые мохнатые хлопья…
— Вот так, братишка, — сказал он самому себе, — мы за них под пули, на виселицы и каторгу идем, а они, темнота разнесчастная, похлеще иных «фараонов» стараются. Только руки коротки Ваньку Петрова так запросто взять. Ванька Петров, может, еще и не такие шторма́ в своей жизни видал!
Погрозив в темноту кулаком и сплюнув, он двинулся дальше. Вот только куда теперь? Обе явки, известные ему в городе, провалены, каких-либо знакомых у него тут нет, значит, нужно сматываться. Сматываться подобру-поздорову, пока какая-нибудь «синяя крыса» не увязалась по следу.
Присев на лавочку подле чьих-то высоких глухих ворот, он достал перочинный нож, надпорол двойное дно саквояжа и извлек из него свой неразлучный «смит-вессон». Тяжелая холодная сталь револьвера привычно легла в широкую сильную ладонь. С оружием он почувствовал себя бодрее. Ну, куда теперь? Болтаться без дела по городу глупо и опасно. Остается одно — на станцию, на вокзал.
На вокзале он затерялся в массе пассажиров, согрелся и обсох. От тепла нестерпимо потянуло в сон. Стоило привалиться к стене или присесть, как глаза сами собой закрывались и в сознании образовывался мгновенный провал, словно его глушили тяжелыми ударами по голове. Как-то после одного такого неожиданного провала он обнаружил себя сидящим на полу: должно быть, привалился спиной к стене, уснул и сполз по ней на грязный холодный пол. Проходивший мимо городовой будто нечаянно споткнулся об его ногу и грозно выкатил круглые совиные глаза.
— А ну подбери свои оглобли! Чего расселся, где не положено?
Иван с трудом подтянул к подбородку застывшие ноги и опять закрыл глаза. Но городовой не отставал. Пришлось-таки подняться и перейти в другой конец зала ожидания. Там, хищно посверкивая бдительным начальственным оком, нес дежурство другой городовой. Чтобы лишний раз не пытать судьбу, Иван подхватил свой саквояжик и, слившись с толпой отъезжающих, вышел на перрон. Ему тоже следовало поспешить с отъездом: на Урале у него оставался еще один адрес, в Нижнем Тагиле, — но денег на билет не было.
«Хоть бы наскрести до ближайшей станции», — горько думал он, старательно ссыпая в бумажку последний табак. Холодный ночной воздух освежил лицо, поотогнал тяжелую неотвязную дрему, и мозг опять стал работать четко и ясно. Нет, ни до самого Тагила, ни до ближайшей станции денег у него не было. Ехать в такую погоду на крыше вагона — замерзнешь. Без билета? Бывало же и такое в его жизни. Но тогда он не был так устал и слаб и, главное, тогда у него был надежный «вид на жительство». Теперь же паспорт его «хранится» в одном из полицейских участков города Казани. Сам он тогда сумел бежать, а вот паспорт выручить не удалось. Не удалось и разжиться новым, а без паспорта в России худо. Особенно таким, как он…
Объявили посадку на его поезд. Пассажиры с чемоданами, баулами, корзинами дружно двинулись к своим вагонам. Посадка будет продолжаться около получаса, и за это время он должен что-то придумать. Но — что? Продать сапоги, подарок одного очень хорошего кавказского товарища? Или добытый в нелегкой схватке револьвер? Или этот старенький саквояж, который ему совсем не нужен? Да, без саквояжа он обойдется, это не сапоги и не револьвер, — но кто его купит?
Раздумывать не было времени, и он побежал к буфету, надеясь за полтинник предложить эту полезную в дороге вещь какому-нибудь подвыпившему приказчику.
Приказчики были, в том числе и подвыпившие, но саквояжик его никого не привлекал.
Откуда ни возьмись опять налетел городовой. Только тут Иван обратил внимание, что этих «синих крыс» стало что-то слишком уж много. Они заполнили собой залы ожидания, буфетную, телеграф, привокзальную площадь, платформу перрона… Один из полицейских как-то очень уж заинтересованно посмотрел на Иванов саквояж и какое-то время молча таскался за ним по всему вокзалу. Хитрым маневром он избавился от него и вышел на улицу. Здесь, выбирая места потемнее, он стал пробираться к поезду, до отправки которого оставалось всего лишь несколько минут. «Нужно попробовать уехать, — убеждал он себя, — а то прямо по курсу опять, кажется, буря. Столько «фараонов» на вокзале не случайно: или важную персону ждут, или важную персону… ловят. Не исключено, что меня. А мне, Ване Петрову, это совсем даже не интересно…»
Прячась в тени соседнего товарного состава, он обошел свой поезд и с противоположной посадке стороны прыгнул на подножку последнего вагона. На перроне тревожно пробил последний, третий колокол, но поезд почему-то все стоял. Только Иван успел подумать, что это, должно быть, тоже не случайно, как дверь перед его лицом распахнулась и буквально столкнула его с подножки. В ту же секунду послышались крики: «Стой!:, «Здесь он!», «Держи его!» — и долгие заливистые трели железных полицейских «соловьев».
Иван кинулся бежать. По рельсам, по шпалам, по скользкому молодому ледку — в лабиринт путей, неосвещенных товарных поездов, пустых, стоящих под погрузкой вагонов! Только бы не споткнуться, не подвернуть ногу, не упасть на льду… Беги, братишка, беги!
Однажды его чуть не настигли. Тогда он швырнул в преследователей ненужный ему саквояж и бросился под стоящий рядом товарняк. «Ложись, бомба!» — услышал он за спиной чей-то надрывный крик и краем глаза увидел падающих полицейских. Пока те ждали взрыва «бомбы» он успел еще несколько раз проскочить под стоящими вагонами и вернуться к своему поезду. Тот все еще стоял. Одним махом Иван вскочил на паровоз и рванул на себя дверцу будки:
— Вперед, братки, иначе взорву котёл!
Поездная бригада — машинист, его помощник и кочегар — находились на своих местах. Вид отчаянного, готового на все человека с револьвером в руках подействовал хлеще любого приказа. Все мгновенно пришло в движение. Паровоз рванулся, окатил станцию целым облаком непроглядного белого пара и, набирая скорость, покатил свои вагоны вперед.
В топке под котлами бушевал огонь, паровозная будка едва не плавилась от жары, а Ивана бил неудержимый озноб. Привалившись спиной к металлической дверце локомотива, он по-прежнему сжимал свой грозный «смит-вессон», но сам уже еле держался на ногах. Все тело колотило и трясло так, что колени, плечи, голова ходили ходуном. Хорошо еще, что паровозники, делая свое дело, не обращали на него внимания. А если краем глаза и заметили что, то все равно молчали, не подавали виду, и он был благодарен им за это.
На подъезде к станции, где у пассажирского поезда по расписанию была остановка, машинист, не поворачивая головы, крикнул ему:
— Эй, орел, спрячь свою пушку и скройся на время в тендере! Да не бойся! Мы тебя и видеть не видели, ясно?
Иван не сразу понял, чего от него хотят. Пока соображал, станционные строения уже замелькали за окнами паровоза, и ему пришлось поторопиться.
— Ну, смотрите, братишки, чтоб без баловства мне… Живым ведь все равно не дамся…
Оступаясь на грохочущем железном полу паровоза и по-прежнему не выпуская из руки револьвера, он прошел к открытой тендерной площадке, с трудом, работая локтями и коленями, взобрался на осыпающуюся угольную гору и затаился в темноте. Стоянка показалась ему утомительно долгой. Внизу, на улице, чувствовалось какое-то движение, слышались отдельные голоса, свистки. «Опять кого-то ловят, — подумал он, напряженно вслушиваясь в эти звуки, и сам себя ободрил: — А мы сейчас опять — ду-ду-ду! — никаким «синим крысам» не догнать. Зря только ночи не спят, опричники…»
На открытом тендере было стыло и ветрено. Но странное дело: пока он лежал там, всем телом вжимаясь в сырой холодный уголь, дрожь куда-то улетучилась. В будку к паровозникам он вернулся освеженным и почти успокоившимся: не выдали здесь, не выдадут и дальше.
Поезд между тем опять летел сквозь ночь. Бригада работала споро, заученно точно делая свое привычное дело и по-прежнему не обращала на него внимания. Чтобы не мешать кочегару, орудовавшему у открытой топки, он чуть посторонился и, привалившись спиной к железной переборке, расстегнул пальто. Нервное напряжение спало, усталое, промерзшее на ветру тело жадно впитывало живительное тепло и безотчетно радовалось ему, как короткому неожиданному счастью.
— Хорошо живете, братишки, — стараясь перекрыть грохот работающей махины, прокричал Иван. — Тепло, как у Христа за пазухой… Рай на колесах да и только!
Никто не обернулся на его голос, не улыбнулся его шутке, будто его тут и не было. Лишь молодой крепыш-кочегар еще энергичнее задвигал своей лопатой.